Над пропастью по лезвию меча - Страница 64

— Дима, объясни мне вот что, Джеймс полвека нелегалом в СССР работал, информацию добывал, исключительной важности, так почему об этом успехе, Служба ничего не говорит, Джеймсу уже повредить нельзя, а для их престижа это большое бы значение имело!

— Ты так уверен? — улыбнулся Дима Ивлев, — что история Джеймса, повысила бы их, престиж? — Я кивком головы подтвердил, да уверен. Ивлев веско, мотивированно объяснил, — Для любой разведки, престиж заключается не только в качестве и количестве получаемой информации, но и в том, что она своих сотрудников, не бросает и не предает. Служба, Джеймса сдала, предали его, даже попытки не предприняли его вытащить, на его провале, хотели нам «свинью» подложить. Нет, в этом они никогда не признаются. Кто — же после этого с ними сотрудничать будет? Они все больше о предателях шумят, о таких как Гордиевский и Резун, подчеркивают, как хорошо им после измены живется. Как бы говорят, не бойтесь, продавайте Родину, вам у нас хорошо будет. О том, как они агентов сдают, помалкивают, а кроме Джеймса, таких случаев полно было.

— Последний вопрос, лет много прошло, скажи, если знаешь, что с нашим разведчиком стало, который про Рикки сообщил?

— Тоже, что и с Ефимовым, — Ивлев отодвинул чашку с кофе, налил себе воды, выпил, после паузы, сообщил, — Сдал его генерал Гордиевский, вот уж кто тварь, так тварь, много он наших ребят угробил. Гадина! Тот сотрудник, про которого ты спросил, он уже из Службы ушел, на пенсию, ему наши предлагали в Союз перебраться, отказался. Деталей особых не знаю, но ему, люди из Службы предложили на выбор, или скандальный процесс, пожизненное заключение, клеймо предателя и позор для его близких, или он сам этот вопрос решает… Вот он его и решил. Его семью британцы тоже трогать не стали, и огласки не допустили.

Ивлев, как потускнел от воспоминаний, состарился, ничего в нем от озорного, бойкого мужичка, удачливого бизнесмена с буржуйским видом смаковавшего сигару, не осталось, видавший виды, битый жизнью пожилой мужик, сидел передо мной, смотрел в сторону, не на мои вопросы отвечал, свою жизнь вспоминал. Да не веселый у нас ужин получился.

* * *

«Вот эта улица, вот этот дом, вот эта барышня, что я влюблен…» — я навевал песенку из почти забытого фильма, и нашел и эту улицу, и этот дом, и даже ту подворотню, в которой Торшин дрался, защищая Машу.

До поезда оставалось много времени, и я подгоняемый не осознанным любопытством, шел посмотреть на принцессу, по чьей любви прокатилась та давняя история и раздавила ее. Зачем? Да не знаю! Про Ефимова — Джеймса, я почти все, что меня интересовало, выяснил. И куда это я прусь, столько лет прошло. А вдруг принцессе будет интересно узнать, что стало с рыцарем, а может и зря буду ворошить золу воспоминаний. Выставит меня принцесса вон, и будет права, что ж, если даже и так, не обижусь, нечего в чужие души лезть.

Добротной сталинской постройки, отделанный по фасаду гранитом дом, дверь в подъезд с кодовым замком, она так и говорит: «Пошел вон, ты здесь чужой!» Что, верно, то верно. Дверь без скрипа отворилась, вышел дородный мужчина, а я, пользуясь моментом, мимо него шмыгнул в подъезд.

— Вам кого? — неприветливо спросил портье — охранник. Он дежурил в вестибюле подъезда. Молодой парень с угрюмым лицом.

— Я Машу ищу, — признался я.

— Какую Машу, — насторожился охранник, — в какой квартире живет?

А номер квартиры, я и не знаю, даже фамилии Маши, мне Торшин, не сказал, да и дом я только по визуальным приметам нашел.

— Ну, это…, — замялся я, — у нее еще папа академиком был.

— Не знаю такую, — парень встал из-за столика, жестко предложил, — уходи.

— Тебе что! Трудно сказать, живет здесь такая, или нет?

— Или сам уйдешь, или я тебя выкину, — не поддаваясь на мой просительный тон, заявил охранник, и повернулся ко мне боком, чтобы выйти из-за стола, и выполнить свою угрозу. На его плече сквозь белую рубашку, я увидел знакомую наколку, «парашютист в свободном падении», такие татуировки себе десантура колет.

— Ты, в какой части служил? — миролюбиво спросил его я, и представился — я в ДШБ в Афгане.

— Псковская дивизия ВДВ, Чечня, — парень остановился, потребовал от меня, — Докажи! А то я много «героев» видал, что пороху не нюхали.

— Ах ты…, — завелся я, и пошел крыть его, используя специфические выражения которые в ходу, у десантуры, и по которым можно без особого труда, по духу, определить своих.

Слушая родную речь, парень заулыбался, когда я закончил, пожалел, — Жаль что я на смене, а то бы выпили, поговорили. Нам про Афган наш полкан (жаргонное выражение: полкан — командир полка) много рассказывал. Во командир был! — Парень поднял вверх большой палец сжатого кулака.

— А как фамилия? Случаем не…, — поинтересовался я, назвав своего первого командира в Афганистане, он тогда лейтенант был, только после училища.

— Точно он, — обрадовался парень, — А ты его знаешь?

— Был моим взводным, — улыбнулся я.

— Во дела, — парень развел руками, — кому сказать не поверят! Тогда ты и Татарина должен знать, ну того, что жратву, у афганских коммандос отобрал, и на операции в горах водку достал. Нам полкан, про него рассказывал, когда учил, что десантник еду и водку всегда найдет, если он десантник конечно.

— Не Татарин, а Татарча, — поправил я парня, и скромно признался, — это я.

— Не похож, — с сомнением посмотрев на меня, покачал головой парень, — я его другим представлял.

— Хотел бы я на тебя посмотреть, через двадцать с гаком лет, на кого ты похож, будешь, — обиделся я, и привел идентифицирующую мою личность, доказательство, — жратва была плов, а водка «Столичная» две бутылки, я их на магнитофон у летунов сменял.